Перевод песни Les heures noires (La vie en bleu)

Braque :
Je viens de lire dans les journaux que la guerre était déclarée.

Kahnweiler :
Je suis allemand et je suis juif. J'irai me réfugier en Suisse.

Gertrude Stein :
Cher Kahnweiller, vous possédez
Toutes les œuvres de Picasso.
Votre galerie sera fermée.
Que vont devenir ses tableaux ?

Vollard :
Je les emmène jusqu'à Lausanne.
Ils seront en sécurité.

Kahnweiller :
À ces heures de mort et de drame,
Picasso va-t-il résister ?

Gertrude Stein :
Pablo qui est un Espagnol
Ne sera pas mobilisé.
Il attendra sur votre sol
Que vous soyez tous libérés.

Vollard :
Dans un Paris vidé de ses artistes

Gertrude Stein :
Montparnasse ne sera plus qu'un désert.

Kahnweiller :
C'est l'heure de gloire des ennemis du cubisme.

Gertrude Stein :
La peinture survit toujours à la guerre.

Braque :
Non, Madame, demain je prends le train pour l'enfer.
Je vais rejoindre mon régiment.
Je ne trouve rien de plus horrible que la guerre.
C'est un miracle si j'en reviens vivant !
Au beau milieu des corbeaux et des morts,
Pataugeant dans la boue et dans le sang,
Qui donc aura pitié de notre sort ?
Dieu sera-t-il pour les Français ou les Allemands ?

Les politicards seront planqués
Pendant que nous, sous les obus,
Nous défendrons leurs belles idées.
Que deviendront, ces gosses perdus
Mourants de faim dans les tranchées,
Les uns contre les autres jetés
Parce qu'ils sont étrangers.

Plus tard, bien sûr, on fera la paix.
On comblera les trous de bombes
Les survivants font des projets.
Agenouillés devant des tombes,
Les artistes resteront les témoins
Marchants dans les ruines et les cendres d'un monde dévasté.

Eva :
Sur les murs de Paris, ils ont mis des affiches.
J'ai croisé des soldats qui partaient en chantant.
J'espère que je vivrai le jour de la victoire
Mais les événements me laissent peu d'espoir.

Gertrude Stein :
Ah, ma pauvre Eva, je vous trouve bien pessimiste !

Braque :
Je ne vous ai jamais vu avec un regard aussi triste.

Gertrude Stein :
Si je comprends bien, vous revenez de l'hôpital ?

Vollard :
Dites-moi, Eva, votre santé va-t-elle si mal ?

Eva :
Je voulais jusqu'à aujourd'hui
Vous cacher que j'étais souffrante,
Ne rien dire de la maladie
Qui me ronge et qui m'épouvante.
J'ai si peur de mourir.

Kahnweiller :
Qu'a dit le médecin ?
Vous a-t-il laissé un espoir ?

Eva :
Je suis proche de la fin. Picasso n'en sait rien !

Vollard :
Ils se trompent souvent, il ne faut pas toujours les croire.

Gertrude Stein :
Demain matin, je vous emmène chez mon docteur.

Eva :
Mais personne n'y peut rien.

Gertrude Stein :
Vous n'êtes pas sérieuse de jouer avec votre destin.

Braque :
Mais qu'avez-vous exactement ?

Vollard :
Il y a parfois des cas de rémission.

Eva :
J'ai honte de vous dire ces choses.

Kahnweiller :
Et parfois même de guérison.

Gertrude Stein :
Eva, on vous aime tellement !

Braque :
Pour vaincre, il n'est jamais trop tard.

Eva :
Je souffre de tuberculose.

Vollard :
J'entends sonner les heures noires.

Брак:
Я только что прочел в газетах, что объявлена война.

Канвейлер¹:
Я немец и я еврей. Я собираюсь укрыться в Швейцарии.

Гертруда Стайн:
Дорогой Канвейлер, Вы владеете
Всеми произведениями Пикассо.
Ваша галерея будет закрыта.
Что будет с картинами?

Воллар:
Я увезу их в Лозанну².
Они будут в безопасности.

Канвейлер:
В часы смерти и трагедии
Выстоит ли Пикассо?

Гертруда Стайн:
Пабло испанец,
И потому он не будет мобилизован.
Он будет ждать на вашей земле
Вашего освобождения.

Воллар:
В Париже, оставшемся без художников,

Гертруда Стайн:
Монпарнас будет всего лишь пустыней.

Канвейлер:
Это час славы врагов кубизма.

Гертруда Стайн:
Но живопись всегда выживает на войне.

Брак:
Нет, мадам, завтра я еду поездом в преисподнюю.
Я присоединюсь к моему полку.
Я не знаю ничего страшнее войны.
Будет чудом, если я вернусь оттуда живым.
Посреди воронов и погибших,
Меся грязь и кровь…
Кто же сжалится над нашей долей?
За кого будет Бог – за французов или немцев?

Политиканы останутся чистенькими,
Пока мы под снарядами
Будем защищать их «прекрасные идеи».
Что станет с этими потерянными детьми,
Которые умирают от голода в траншеях,
Которых сталкивают друг с другом,
Лишь потому что они иностранцы.

Позже, конечно, будет заключен мир.
Воронки заполнят.
Выжившие будут строить планы,
Преклоняя колени перед могилами.
Художники останутся свидетелями,
Шагающими по руинам и пепелищу опустошенного мира.

Ева:
На стенах Парижа они развесили афиши.
Я встретила солдат, которые уходили с песней.
Я надеюсь, что доживу до дня Победы,
Но происходящее оставляет мне мало надежды.

Гертруда Стайн:
Ах, моя бедная Ева, я нахожу, что Вы сгущаете краски.

Брак:
Я никогда не видел столько грусти в Вашем взгляде.

Гертруда Стайн:
Если я верно поняла, Вы возвращаетесь от врача.

Воллар:
Скажите мне, Ева, Ваше здоровье так плохо?

Ева:
Я хотела до сегодняшнего дня
Скрыть от вас, что была нездорова,
Ничего не говорить о болезни,
Которая гложет меня и приводит в ужас.
Я так боюсь умереть!

Канвейлер:
Что сказал врач,
Оставил ли он Вам надежду?

Ева:
Мой конец уже близок. Пикассо ничего об этом не знает.

Воллар:
Они часто ошибаются. Не нужно всегда им верить.

Гертруда Стайн:
Завтра утром я отведу Вас к моему врачу.

Ева:
Здесь никто не поможет.

Гертруда Стайн:
Нельзя играть с судьбой.

Брак:
Но что именно с Вами?

Воллар:
Иногда бывают случаи ремиссии…

Ева:
Мне стыдно говорить с вами о таких вещах.

Канвейлер:
…а иногда даже выздоровления.

Гертруда Стайн:
Ева, мы так Вас любим.

Брак:
Никогда не поздно победить болезнь.

Ева:
Я страдаю от туберкулеза.

Воллар:
Я чувствую, что грядут тяжелые времена.