Перевод песни Supplique pour être enterré à la plage de Sète (Georges Brassens)

La Camarde qui ne m'a jamais pardonné,
D'avoir semé des fleurs dans les trous de son nez,
Me poursuit d'un zèle imbécile.
Alors cerné de près par les enterrements,
J'ai cru bon de remettre à jour mon testament,
De me payer un codicille.

Trempe dans l'encre bleue du Golfe du Lion,
Trempe, trempe ta plume, ô mon vieux tabellion,
Et de ta plus belle écriture,
Note ce qu'il faudra qu'il advint de mon corps,
Lorsque mon âme et lui ne seront plus d'accord,
Que sur un seul point : la rupture.

Quand mon âme aura pris son vol à l'horizon,
Vers celle de Gavroche et de Mimi Pinson,
Celles des titis, des grisettes.
Que vers le sol natal mon corps soit ramené,
Dans un sleeping du Paris-Méditerranée,
Terminus en gare de Sète.

Mon caveau de famille, hélas ! n'est pas tout neuf,
Vulgairement parlant, il est plein comme un œuf,
Et d'ici que quelqu'un n'en sorte,
Il risque de se faire tard et je ne peux,
Dire à ces braves gens : poussez-vous donc un peu,
Place aux jeunes en quelque sorte.

Juste au bord de la mer à deux pas des flots bleus,
Creusez si c'est possible un petit trou moelleux,
Une bonne petite niche.
Auprès de mes amis d'enfance, les dauphins,
Le long de cette grève où le sable est si fin,
Sur la plage de la corniche.

C'est une plage où même à ses moments furieux,
Neptune ne se prend jamais trop au sérieux,
Où quand un bateau fait naufrage,
Le capitaine crie : "Je suis le maître à bord !
Sauve qui peut, le vin et le pastis d'abord,
Chacun sa bonbonne et courage".

Et c'est là que jadis à quinze ans révolus,
A l'âge où s'amuser tout seul ne suffit plus,
Je connu la prime amourette.
Auprès d'une sirène, une femme-poisson,
Je reçu de l'amour la première leçon,
Avalai la première arête.

Déférence gardée envers Paul Valéry,
Moi l'humble troubadour sur lui je renchéris,
Le bon maître me le pardonne.
Et qu'au moins si ses vers valent mieux que les miens,
Mon cimetière soit plus marin que le sien,
Et n'en déplaise aux autochtones.

Cette tombe en sandwich entre le ciel et l'eau,
Ne donnera pas une ombre triste au tableau,
Mais un charme indéfinissable.
Les baigneuses s'en serviront de paravent,
Pour changer de tenue et les petits enfants,
Diront : chouette, un château de sable !

Est-ce trop demander : sur mon petit lopin,
Planter, je vous en prie une espèce de pin,
Pin parasol de préférence.
Qui saura prémunir contre l'insolation,
Les bons amis venus faire sur ma concession,
D'affectueuses révérences.

Tantôt venant d'Espagne et tantôt d'Italie,
Tous chargés de parfums, de musiques jolies,
Le Mistral et la Tramontane,
Sur mon dernier sommeil verseront les échos,
De villanelle, un jour, un jour de fandango,
De tarentelle, de sardane.

Et quand prenant ma butte en guise d'oreiller,
Une ondine viendra gentiment sommeiller,
Avec rien que moins de costume,
J'en demande pardon par avance à Jésus,
Si l'ombre de sa croix s'y couche un peu dessus,
Pour un petit bonheur posthume.

Pauvres rois pharaons, pauvre Napoléon,
Pauvres grands disparus gisant au Panthéon,
Pauvres cendres de conséquence,
Vous envierez un peu l'éternel estivant,
Qui fait du pédalo sur la plage en rêvant,
Qui passe sa mort en vacances.

Vous envierez un peu l'éternel estivant,
Qui fait du pédalo sur la plage en rêvant,
Qui passe sa mort en vacances,

Курносая за то, что я до дурноты
Под носом у неё выращивал цветы,
Меня преследует с отчаяньем,
И, окруженный час от часу все плотней
Чредою похорон, прикинул я, что мне
Пора дополнить завещанье.

Мой стряпчий, старина, давай садись к окну
И, старое перо как следует макнув
В лазурь Лионского залива,
Пиши, где тело мое обретет приют,
Когда душа и плоть, рассорившись, придут
К необходимости разрыва.

Когда моя душа помчит за небосклон,
Чтоб слиться там с душой Гавроша и Манон
И всех отверженных на свете,
Пусть тело отошлют туда, где я на свет
Родился, пусть возьмут в СВ один билет
С конечной остановкой в Сете.

Увы, в фамильный склеп меня не запихнуть.
Там ведь народу, простите, – не продохнуть!
Не стану рваться я в обитель
Родных мне мертвецов, кричать на все лады:
«Подвиньтесь, господа, дорогу молодым!»
Мол, в тесноте, да не в обиде…

Поэтому прошу от моря в метрах двух,
Где чаек слышен крик и где песок – как пух,
Мне сделать ложе без излишеств
Там, где мальчишкой я нежился на песке,
Там, где дельфины резвятся невдалеке,
На нашем пляже, на Корнише.

Нептун хоть и ревет, от пены побелев,
Но здесь он никогда не верит сам в свой гнев,
А если все же из-за крена
Посудина возьмет внезапно курс на дно,
Матросам капитан орет: «Спасай вино!
С ним нам и море по колено!»

И здесь же, перейдя отрочества рубеж
Когда самих себя нам не развлечь уже,
Я повстречал морскую гостью,
Красотку-рыбу, с кем нежный вкусил порок,
С кем самый первый любви получил урок
И поперхнулся первой костью.

Поэт Поль Валери всегда был мною чтим.
Я скромный трубадур, и мне тягаться с ним –
Конечно, дело непростое,
Но обойти все же мэтра удастся мне,
Расположившись поближе к морской волне,
Чем его кладбище морское.

Меж небом и землей, не портя общий вид,
Мой холм ему придаст особый колорит,
Добавив шарма, и вдобавок
Послужит ширмой купальщицам, чтоб они
Могли сменить свой наряд, а для ребятни
Уже готов песчаный замок.

Последнее, о чем хочу я попросить,
Учитывая зной, сосну здесь посадить
С тенистой кроной, и приладить
Так её, чтоб друзья, придя на мой бугор,
Могли спокойно снять свой головной убор
И помолчать со мной в прохладе.

То с итальянских, то испанских берегов,
Впитавши аромат и музыку веков
Ветра мистраль и трамонтана
Мне скрасят вечный сон, свой донося привет
То пеньем мандалин, то стуком кастаньет,
То тарантеллой, то сарданой.

Когда, облюбовав мой холмик знойным днем,
Русалочка вздремнет, раскинувшись, на нем,
Вся обнаженная под солнцем,
Я загодя прошу прощенья у небес,
Когда, отбросив тень, недремлющий мой крест
С таким блаженством к ней прижмется.

Бедные короли, бедный Наполеон
И те, чей прах хранит унылый Пантеон!
Вы все от зависти умрете –
От зависти к тому, кто, грез приятных полн,
Лежит себе в песке вблизи лазурных волн,
Кто смерть проводит на курорте.