Перевод песни Acto I: La traición (Rafael Lechowski)

[Introducción: Begoña Zamacona]

Es la historia de un héroe profundo
De esos héroes sin capa ni espada
Que cargó la gárgola de la nada
Y a hombros del alma las penas del mundo
Reflejó lo oscuro del Ser inmundo
En su propia figura despechada

Quiero narrar esta historia olvidada
Ahora que casi un pie en la tumba hundo
Jamas me conoció, ni yo a él tampoco
No es su nombre, mas lo llamo Quarciso
Mezcla del monstruo de Hugo y de Narciso
Aunque los demás lo tomen por loco
Por adentrarse en la sombra, sin foco
Pues su iluminación fue solo un viso

[La traición: Begoña Zamacona]

Y todo dio comienzo aquel invierno
Yo todavía no había nacido
Cuando Quarciso había comprendido
Que para el justo también hay un infierno
Él, que creyó en el amor eterno
Ahora, en la ruina de lo construido
Se ahogaba en sollozo enloquecido

Causa del despecho y el puñal fraterno
Jamás oí bramar con tanto dolor
Parecía un can gimiendo a la luna
Quedó su llanto por siempre grabado
Sus celos, su locura, su ira y su horror
La confesión de un ser sin más fortuna
Que la barbaridad de huir de lo amado

[Acto I: Rafael Lechowski]
(En mitad de la noche, en una pequeña buhardilla lúgubre, Quarciso, sentado en el borde de su cama deshecha, exhausto por el horror y el llanto, llama por teléfono a su amigo)

¿Puedes oírme, amigo? ¿Estás ahí?
Intento localizarte y no lo consigo
En estos meses te he sentido esquivo;
Tras este mensaje habrá cambiado mi destino
Te llamo desde la desesperación, hundido en la demencia
Ciego molino de agonía en un violento giro
Destruido, destructivo
Roído por la obsesión

Es mi cuarto día sin dormir, no por la conmoción
Sino por miedo a que la realidad
(a la que en vela engaño)
Me asalte de nuevo en medio de un sueño
Y me arroje al horror de vivir
¡Dios mío, hermano, la he perdido!
Nos hemos roto
Y ya no encajan nuestras piezas
Somos dos trozos de distintos rompecabezas
Y ni siquiera sé cómo ha ocurrido

Hace tiempo la sentía extraña
Y una mañana la encontré sentada
¡Pobre, qué pálida estaba!
Pregunté qué pasaba y respondió: «Nada»
Mirándome a los ojos con compasión despiadada
- Eres un gran hombre, mi amor - dijo,
- Todo irá bien
Con la sonrisa más triste que jamás vi en alguien
- Pero ¡¿qué sucede?!
Alcé mi voz asustada
- No es por ti - balbuceó
Sin izar la mirada

- Una honda vaciedad me invade desde hace tiempo
- Dijo de pronto - y no has sabido detectarla
Pero cuando alguien se desvive tan fuerte por otro
Como yo por ti - añadió segura y calma
- Pueden morir en él su propia identidad,
Su voluntad, su esencia, su alma;
Por eso es preciso que ahora te alejes, vida mía
Para que yo pueda recuperarlas
Esas palabras sordas y esa piedad fatal
Me bastaron para entender que ese era nuestro final

Hace ya un mes que me fui, todo lo dejé allí
Salvo la esperanza de que vuelva a mí
Te busqué para contártelo, amigo
He vuelto con mi anciana madre
Que aún no sabe la verdad de lo ocurrido;
Me avergüenza tanto mi miseria,
Guardo en silencio mi castigo
¡Ah, pero el tiempo pesa despacio!
Ella me jura que no hay nadie más
Que sólo necesita algo de tiempo
Y espacio
Pero sospecho
Que en su pecho esconde otra verdad

Aun así nos seguíamos viendo
Paseábamos, reíamos,
Sentí que me amaba de nuevo;
De pronto respirar pesaba menos
Y regresaban mi hambre y mi ilusión
Por seguir viviendo
Y le suplicaba que volviéramos
Pues hasta hace poco decía
Amarme como a su vida
- Aún puedo hacerte feliz
- Le decía
Entonces se volvía seria,
Indiferente, esquiva

Ella acudía siempre luminosa
A cada cita;
Yo, harapiento, a rastras de mí para salvarme en ella;
En mis ojos tristes la alegría
De poder verla
En los suyos de nuevo esa compasión maldita
Pero sólo venía si yo rogaba,
Jamás me buscaba
Hace una semana que no responde a mi llamada
Desde entonces no hay luz en su ventana
A veces se prende en la madrugada

He irrumpido en el hogar mientras no estaba ¡mi hogar!
Lo he revuelto todo, he registrado cada lugar
Buscando y deseando no encontrar
La huella de traición sospechada
Y cuando vuelve me pregunta qué hago allí
¡Como si esa nunca hubiese sido mi morada!
La miro a los ojos y le digo que la amo
Y es como un insulto
Que esculpe el desprecio en su mirada
¡El silencio se hace grito
Y desagraviamos en sexo violento
Y ahí quisiera estrangularla y eyacular dentro!

Pero como ante una madre
Me rindo en su pecho
Y tras semanas de celos insomnes
Por fin me duermo
Pero en mitad de la paz azabache
Me pide otra vez que me marche
Me enjuago el rostro con mis propias lágrimas
Y huyo como un chucho apedreado en la noche
Y vuelvo a lugares
Donde paseamos nuestro amor
Como si en ellos aún quedasen átomos
De nuestra unión
Igual que el asesino regresa
Al lugar del crimen
Vuelvo nostálgico
Al lugar del error

(Quarciso calla un instante, se asoma a la ventana y un fuerte deseo de arrojarse al vacío lo invade)

Parece la esperanza la nostalgia del mañana...
Trato de evocarla con imagen amañada
Pero pronto vuelve
Su belleza cegadora a mí
Y al final nada sirve de nada
Otras veces yo provoco mi propia nostalgia
Como quien se mete la mano en la boca
Para provocar la náusea
Un recuerdo es un muerto viviente
Pesada sombra pasada
Que se alimenta de luz presente
La nostalgia es el aullido de la mente

Pero sólo pensar me ayuda a olvidar... momentáneamente
Me asomo al espejo, que es ventana hacia adentro
Tan delgado y transido de dolor
Que no me encuentro
Y al despertar lloro y bebo el dulce vino
Para que el amargo recuerdo se torne en olvido
Pero cuando la noche se derrama
Su imagen me muerde en la entraña
La imagino exhausta de gozo
Con otro en la cama
¡Y se torna eterna la madrugada!

Entonces ruedo y ruedo en la oscuridad
Y ruego con todas mis fuerzas
Que algo ahuyente pronto la noche
Y regrese de nuevo la mañana
Pero sangran las estrellas bajo la luz de la guadaña
Entonces me levanto y me masturbo
Para denigrar su imagen
Y desidealizarla;
Si es cierto que a veces lo consigo
Otras, antes de que brote el semen
Que me libre de su anhelo,
Mis ojos se adelantan
Para eyacular las lágrimas de mi desesperanza

Y me hundo en un orgasmo de dolor y llanto
Gimiendo desnudo con el falo mustio entre las manos
Ah, amigo mío, pero qué cobarde soy
¡Pero qué cobarde soy
Que prefiero antes la muerte que aceptar este dolor!
Pues ¡¿De qué sirve que la vida siga
Cuando uno es el viudo
Que guarda luto a una mujer viva?!
¿Nos consumimos por no amar a fuego a lento
O por dejar que se apagara la llama del amor?
No sé ¡Ahora horrorizado las cenizas contemplo
Y es otro fuego nuevo el que arde en mi interior!

¡Por ella dejé atrás el amor de mi familia
Y me lancé de corazón al vacío de nuestro idilio!
¡Es cierto que ella calmó el dolor del individuo
Pero hoy toda idea salvífica
Me lleva al suicidio!
Si me mato por amor seré un suicida;
Si la mato por amor, un asesino
Pero nadie más terrible que el que vive sin amor, amigo:
¡Ese ser vive sin estar vivo!
¡Porque si ella no es el amor de mi vida
- Y sé que no me equivoqué de amor -
Debí de equivocarme de vida!

(Quarciso se derrumba en sollozo)

Lo nuestro jamás debió hacerse posible
Aquello que no se consuma, no se consume;
No, jamás debió hacerse posible
Un amor inaccesible habría sido inmarcesible
En cambio, ahora sólo quedará el recuerdo
De lo que no sucedió
Pues aquello que pudo ser y no fue,
Siempre será
Como una estatua blanca en lo alto
O como una ruina indestructible
Y juro que quiero enterrarla y no lo consigo
Cuando lo intento, vuelve
Para interrumpir el olvido

¿Me ha abandonado por miedo a perderme?
¿O es su cruel forma de amar,
Ni sin mí ni conmigo?
He destilado mil veces el pensamiento
Hasta hallar la palabra
Que describa la locura que agita mi alma
Y ahora sé
Que hay penas que jamás prescriben
Porque el ser prefiere sentir dolor
A no sentir nada
Tristeza congénita que palpita y se clava
Para los nacidos tristes, el corazón es una llaga

Al final todo se apaga:
Lo que parecía sempiterno
Tuvo su extinción programada
Y es que por más que intenté
Imaginar un porvenir unidos
No logré vernos más allá de un hoy distorsionado:
Mis ancianos labios lívidos
Besaban su borroso rostro no arrugado
Ella suspendida en un tiempo parado
Mientras todo giraba en la rueda del molino
Una niebla se interponía a lo imaginado:
Era la fatal mampara del destino
Si fuera mis ojos brillaban límpidos
En mi interior miraba el mundo obnubilado
Y es que corazón que siente, ojos que no ven
En la clarividencia ciega del enamorado

(Quarciso toma una pastilla y bebe vino)

Pensaba que uno es dueño de los labios que besa
Y mi sorpresa es ser presa
De mi propia presa;
Parecía algo que nadie podía quitarme
Y me ha desahuciado de su vida,
Llegando a mí para echarme
Lo desgajé de sus ramas
Y como un higo tierno, le abrí mi corazón, amigo,
Y así me lo paga
Me advirtieron pero ciego fue mi amor
Y qué sorda ahora mi pena
Que no quiere oír el consuelo
¡No quiero ver a nadie
Me cuesta tanto sonreír,
Mi boca es una cicatriz que se abre!

¡Respiro y me pesa el aire
Esa libertad que tanto ansié,
Sin ella, parece una cárcel!
¡Ah, hermano mío, mi tristeza es tan honda
Que hasta en la negra oscuridad me persigue la sombra!;
Y ahí veo clara la distinción
Entre partir el corazón con alguien
Y que alguien te parta el corazón
Si es grande el amor por ser la distracción del Yo
Es mayor el despecho por ser su destrucción
Ah, me siento desterrado, arrojado, vacío
Un gajo despojado del racimo

Y en verdad quiero llamarla y no puedo:
El orgullo me amordaza
En la agonía de gritar el dolor hacia dentro
Pero la amo tanto que a pesar de mi miseria
Me alivia que este dolor pese en mí y no sobre ella
Tal vez la culpa es mía:
El amor es una flor
Que hay que regar cada día
Pero fui un dondiego
Y por eso hoy mi lágrima
Como un jaramago, brota de entre la ruina

No vi que la perdía
Con mayor torpeza
Que amando en la distancia:
Con distancia en la cercanía
Hay que amarse al mismo tiempo
El tiempo que nos es dado
Amar a destiempo fue amar sin haber amado
Así hemos pasado
De ser dos extraños a ser dos extraños
¡Dios mío! El mundo es un bucle de sufrimiento:
El dolor haciéndose daño
Y no como cuando empezamos a amarnos
Que discutíamos sólo por el bello acto de reconciliarnos

Tú decías que la dejara
O me volvería majara
Que era una mujer mala
Ahora veo las heridas
A veces vivir no es más que no estar muerto,
Existir es acumular pérdidas
Pero me miento
Me digo que la soledad es superior a la unión
En mi pobre convencimiento
Y que sólo hay un amor eterno: el propio
Pero no basta el amor propio:
¡Igual que hay partes del cuerpo
Que no puede rascar uno mismo
Hay lugares del alma
Que sólo puede acariciar otro!

Y ya sé quién es ese otro:
Hace unos días la espié en su ruta
Ansiaba desvelar el rostro
De aquel con quien mordió la sagrada fruta;
Mas jamás habría sospechado milagro tan hosco
Cuando, de pronto, de entre la multitud voluta
Apareció el bello monstruo:
¡¿Pero cómo has podido, hijo de puta?!
¡Dime que no eras tú!

¡Coge el teléfono y dime que no eras tú
Quien iba de su mano, quien besaba su sonrisa
Quien me ha arrebatado la luz! ¡Contéstame, hermano!
¡¿Cómo has sido capaz de algo tan inhumano?!
¡¿Y la lealtad pura que nos juramos?!
¡Has entrado en lo prohibido, eyaculando en lo sagrado!
¡Cómo mirarnos a los ojos horrorizados!
Tú y yo, capaces de reunirnos
En torno al silencio como ante una llama
Yo siempre te apuñalé a la cara y te alabé en la espalda;
¡Yo, que te amaba con toda mi alma!

¡Tú...! ¡¿Cómo has podido ser tú, amigo?!
¡Cualquiera salvo tú! ¡¿Cómo has podido
Caer en la ambrosía con tan cruel alevosía?!
¡Me has apuñalado mientras dormía!
¿Por qué este castigo?
Siempre fui puro contigo
Sin interés ni remilgos
Y si fui vengativo
Fue para vengarme
Con amor del amor recibido
¡Ojalá fuera todo un mal sueño
Y al despertar os tuviera conmigo
Mas me roe un horror rojo, Dios mío!
¡Será imposible el olvido!
¡Has desangrado lo más sagrado!
¡Ah, mi tesoro divino...!

Pero te odio, enemigo,
A la par que te admiro
Porque eres amado por lo que más amo
Es inútil luchar contra lo unido
Sólo la muerte puede oponerse al amor;
Pero no temas ¡me arrancaré del camino!
¡Yo, auto desterrado de vosotros dos!
¡Y por tu traición atroz
Clavo en ti mi llanto!
¡No olvides mi lívida voz!
¡Sé que me estás escuchando!
¡Yo esconderé vuestro vergonzoso secreto
Lo haré arder en mis propias llamas;
Vosotros rogad por que me salve
De la locura de huir de lo que uno ama!

[Введение: Бегония Замакона]

Это история о настоящем герое,
Из тех героев без плаща и меча,
Он держал горгулью небытия,
А на плечах души — печали мира.
Он выразил темноту дьявольского существа
В своей отвергнутой фигуре.

Я хочу рассказать эту забытую историю
Сейчас, когда я одной ногой почти уже в могиле.
Мы никогда не были знакомы,
Это не его имя, но я называю его Кварцисс,
(Смесь горбуна Гюго и Нарцисса),
Хотя остальные посчитали бы это сумасшествием,
Проникновением в сумрак, расфокусировкой.
Короче, его просветление было только видимостью.

[Предательство: Бегония Замакона]

И все началось той зимой,
Когда я еще не родилась,
Когда Кварцисс понял,
Что и для праведника существует ад.
Тот, кто верил в вечную любовь,
Сейчас на руинах построенного
Тонул в безумных рыданиях

От отчаяния и предательства брата.
Я никогда не слышала крик такой боли.
Казалось, что это пес воет на Луну.
Его плач запечатлелся навсегда,
Его ревность, безумие, его гнев и страх,
Исповедь несчастного существа.
Что за варварство убегать от любимого!

[Акт I: Рафаэль Лечовски]
(Посреди ночи, в маленькой темной мансарде, Кварцисс, сидя на краю своей разобранной кровати, измученный ужасом и плачем, звонит своему другу)

Слышишь меня, друг? Ты там?
Я пытаюсь тебя найти и не могу...
Несколько месяцев мне казалось, что ты неуловим;
После этого сообщения моя судьба изменится.
Я звоню тебе от отчаяния, погружаясь в безумие,
В жестоком повороте слепой мельницы агонии,
Разрушенный, деструктивный,
Съедаемый одержимостью.

Это мой четвертый день без сна, не из-за потрясения,
А из-за страха, что реальность
(Которую я обманываю бессонной ночью)
Нападет на меня снова посередине сна
И бросит в ужас жизни.
Боже, брат, я ее потерял!
Мы разбились,
И наши осколки больше не складываются.
Мы — это две части от разных головоломок.
И я даже не знаю, как это произошло.

Я долго чувствовал, что с ней что-то не то,
И однажды утром я увидел ее сидящей.
Бедняжка! Какой она была бледной!
Я спросил, что случилось, и она ответила: «Ничего»,
Глядя мне в глаза с беспощадной жалостью:
— Ты замечательный, любовь моя, — сказала она,
- Все будет хорошо,
С самой грустной улыбкой, которую я когда-либо видел.
— Но что происходит?! —
Повысил я испуганный голос.
— Дело не в тебе, — пробормотала она,
Не поднимая глаз.

— Безграничная пустота заполняет меня уже давно,
- Вдруг сказала она, — и ты не сумел ее заметить.
Но когда кто-то один лезет из кожи вон для другого,
Как я для тебя, — добавила она уверенно и спокойно,
- В нем могут умереть его собственная личность,
Его воля, его сущность, его душа;
Поэтому нужно, чтобы ты сейчас ушел, жизнь моя,
И я смогла бы их вернуть.
Этих глухих слов и этой роковой жалости
Мне хватило, чтобы понять: это был конец.

Уже месяц, как я ушел, я там оставил все,
Кроме надежды на то, что она ко мне вернется.
Я искал тебя, чтобы это рассказать, приятель.
Я вернулся к своей старой матери,
Которая все еще не знает правду о случившемся;
Мне так стыдно за свои страдания,
Я молчу о своих мучениях.
Ох, но время идет медленно!
Она клянется, что у нее никого нет,
Что ей просто нужно некоторое время
И пространство.
Но я подозреваю,
Что в ее груди скрывается другая правда.

И все же мы продолжили встречаться,
Мы гуляли, смеялись,
Я чувствовал, она снова меня любила;
Внезапно дышать становилось легче,
И возвращалось желание и иллюзия,
Что я продолжаю жить.
И я ее умолял, чтобы мы начали заново.
Короче, до недавнего времени она говорила,
Что любит меня, как собственную жизнь.
— Я все еще могу сделать тебя счастливой,
- говорил я ей.
Тогда она снова становилась серьезной,
Равнодушной, уклончивой.

Она появлялась всегда блистательной
На каждом свидании;
Я, оборванный, тащился, чтобы найти в ней спасение.
В моих грустных глазах была радость
От возможности ее увидеть,
В ее — снова та же проклятая жалость.
Она приходила только, если я просил,
Никогда меня не искала.
Уже неделю она не отвечает на мои звонки,
С тех пор в ее окне нет света,
Иногда он загорается на рассвете.

Я вломился в дом, пока ее не было. Мой дом!
Я все перевернул, все обыскал,
Искал и не хотел найти
Следы предполагаемого предательства.
И вот она возвращается, спрашивает, что я тут делаю,
Как будто бы это никогда не было моим жилищем!
Я смотрю ей в глаза и говорю, что люблю ее,
И это как оскорбление,
Пробудившее презрение в ее взгляде.
Молчание превращается в крик,
И мы примиряемся бурным сексом.
И так я бы хотел ее задушить и кончить во внутрь!

Но как будто рядом с матерью
Я затихаю у нее на груди
И после недель бессонной ревности,
Наконец, засыпаю.
Но на полпути к беспамятству
Она снова просит меня уйти.
И, обливаясь своими собственными слезами,
Я убегаю ночью как побитая собачонка
И возвращаюсь в те места,
Где мы выгуливали нашу любовь,
Как будто бы там все еще остались атомы
Нашей близости.
Также, как убийца возвращается
На место преступления,
Я возвращаюсь с ностальгией
К месту совершения ошибки.

(Кварцисс на мгновение замолкает, выглядывает в окно, и сильное желание выброситься в пустоту охватывает его)

Это похоже на надежду, на завтрашнюю ностальгию...
Я пытаюсь представить ее искаженный образ,
Но вскоре ее ослепительная красота
Возвращается ко мне,
И в конце концов ничего не помогает.
Иногда я сам вызываю ностальгию,
Как тот, кто вставляет пальцы в рот,
Чтобы вызвать рвоту.
Воспоминание — это живой мертвец,
Тяжелая тень прошлого,
Которая питается светом настоящего.
Ностальгия — вой ума.

Но только мысли мне помогают забыть... мгновенно.
Я смотрюсь в зеркало, как в окно внутрь,
Такое тонкое и убитое горем,
Что не нахожу себя в нем.
А когда просыпаюсь, то плачу и пью сладкое вино,
Чтобы горькое воспоминание обратилось забвением.
Но когда проливается ночь,
Ее образ кусает меня прямо в сердце.
Я представляю ее уставшей
От утех с другим в постели,
И рассвет становится вечностью!

Затем я ворочаюсь с боку на бок в темноте
И молю изо всех сил,
Чтобы что-то вдруг спугнуло ночь,
И снова настало утро,
Но звезды кровоточат под светом месяца.
Тогда я встаю и мастурбирую,
Чтобы унизить ее образ
И перестать его идеализировать;
И, правда, иногда я этого добиваюсь,
А иногда прежде, чем выйдет сперма,
Которая освободила бы меня от желания,
Глаза поднимаются,
Чтобы эякулировать слезы моего отчаяния.

И я погружаюсь в оргазм боли и слез,
Рыдая голый, с обмякшим членом в руках.
Ах, мой друг, но какой же я трус,
Какой трус!
Ведь я предпочитаю умереть, чем принять эту боль!
Ну, и зачем продолжать жить,
Когда ты как вдовец,
Хранящий траур по живой женщине?!
Мы медленно сгораем в огне от нелюбви,
Или позволяя гаснуть пламени любви?
Я не знаю! Сейчас я в ужасе рассматриваю пепел,
И другой новый огонь полыхает внутри!

Ради нее я отказался от любви своей семьи
И от всего сердца бросился в пустоту нашей идиллии!
Это правда, что она успокоила боль человека,
Но сегодня всякая спасительная идея
Ведет меня к самоубийству!
Если я убью себя ради любви, буду самоубийцей;
Если убью ее ради любви, то — убийцей.
Но нет страшнее того, кто живет без любви, друг:
Он живет, не живя!
Ведь если она — это не любовь всей моей жизни,
А я знаю, что не ошибся в любви,
То, должно быть, я ошибся в жизни!

(Кварцисс рыдает)

Наша история любви не должна была начинаться,
То, что не горит, не сгорает;
Нет, это не должно было произойти.
Недоступная любовь была бы вечной.
Взамен теперь будет лишь воспоминание о том,
Чего не было.
Ведь то, что могло быть и не случилось,
Останется навсегда,
Как мраморная статуя сверху
Или как стойкая руина.
И клянусь, я хочу закопать ее и не могу.
Когда я пытаюсь, она возвращается,
Чтобы прервать забвение.

Она меня бросила из-за страха потерять?
Или это ее жестокая форма любви
«Ни без меня, ни со мной»?
Я тысячу раз гонял мысль,
Пока не нашел слово,
Описывающее безумие, что будоражит мою душу.
И сейчас я знаю,
Что есть непрекращающиеся страдания,
Ведь человек предпочитает чувствовать боль,
Чем не чувствовать ничего.
Врожденная меланхолия пульсирует и пронзает.
Для рожденных с грустью, сердце — это язва.

В итоге все угасает:
То, что казалось вечным,
Имело запрограммированный конец.
И как бы я ни старался
Представить совместное будущее,
Я не мог увидеть нас дальше искаженного сегодня:
Мои бледные старческие губы
Целовали ее расплывчатое лицо без морщин.
Она, замершая в остановившемся мгновении,
Пока все вращалось на мельничном колесе.
Туман застилал изображение,
Это был роковой барьер судьбы.
Если бы так было, мои глаза прояснились бы,
Внутри себя я ошеломленно смотрел на мир,
И это как сердце, которое чувствует, а глаза не видят
В слепом ясновидении влюбленного.

(Кварцисс глотает таблетку и пьет вино)

Я думал, что тот хозяин губ, кто их целует.
И мне странно быть жертвой
Своей собственной добычи;
Это казалось чем-то, что никто не мог у меня отнять.
А она выставила меня из своей жизни,
Приблизившись, чтобы вышвырнуть.
Сорвав с ветвей,
Как нежный инжир, я открыл ей свое сердце, друг,
А она мне так отплатила.
Меня предупреждали, но моя любовь была слепа,
И так глухо теперь мое горе,
Что не хочет слышать утешений.
Я не хочу никого видеть!
Мне так трудно улыбаться,
Мой рот — это раскрывающийся шрам!

Я дышу, и на меня давит воздух.
Эта свобода, которую я так желал,
Без нее кажется тюрьмой!
Ах, брат мой, моя печаль так глубока,
Что даже в черной темноте меня преследует тень!
И вот я четко вижу различие
Между делить с кем-то сердце,
И когда кто-то разбивает твое сердце.
Чем больше любовь из-за отречения от своего эго,
Тем больше досады из-за ее разрушения.
Ох, я чувствую себя изгнанным, брошенным, пустым,
Кистью оторванной от грозди.

И я действительно хочу позвонить ей, и не могу:
Гордость затыкает мне рот
В агонии внутреннего крика боли.
Но я так ее люблю, что, несмотря на страдание,
Мне легче от того, что эта боль у меня, а не у нее.
Может быть, это моя вина:
Любовь — это цветок,
Который нужно поливать каждый день.
Но я был такой Дон Диего,
Поэтому сегодня мои слезы
Прорастают из руин как трава¹.

Я не видел, что терял ее,
Совершая большую глупость,
Чем любить на расстоянии:
Соблюдать дистанцию в близости.
Надо любить друг друга в то время,
Что нам дано.
Любить потом означало любить, не любя.
Вот так мы прошли путь:
От двух незнакомцев до двух незнакомцев.
Боже мой! Мир — это цикл страданий:
Боль превращается в боль,
А не так, когда мы начинали любить друг друга,
Споря только ради прекрасного акта примирения.

Ты говорил, чтобы я ее бросил,
Или у меня поедет крыша,
Что она плохая женщина.
Теперь я вижу раны.
Иногда жить — значит не быть мертвым,
А существовать — накапливать потери.
Но я лгу,
Я говорю себе, что одиночество лучше близости,
По моему скромному убеждению,
И что есть только одна вечная любовь: к себе.
Но недостаточно любви к себе:
Так же, как есть части тела,
Которые невозможно почесать,
Есть места души,
Которые может приласкать только другой!

И я знаю, кто этот другой:
Несколько дней назад я шпионил за ней,
Я жаждал раскрыть лицо
Того, с кем она вкусила запретный плод;
Но я бы никогда не заподозрил такое жестокое чудо,
Когда вдруг из толпы
Появился прекрасный злодей:
Но как ты мог, сукин сын?!
Скажи, что это был не ты!

Возьми трубку и скажи, что это был не ты!
Тот, кто держал ее за руку и целовал в губы,
Кто отнял у меня свет! Ответь мне, брат!
Как ты мог так бесчеловечно поступить?!
А абсолютная преданность, в которой мы клялись друг другу?!
Ты вошел в запретное, кончая в святое!
Как нам смотреть друг другу в испуганные глаза!
Мы с тобой можем встретиться
В тишине, как перед пламенем.
Я всегда тебе дерзил в лицо и хвалил за спиной,
Я, который любил тебя всей душой!

Ты...! Как ты мог, приятель?!
Любой, только не ты! Как ты мог
Купаться в амброзии, предавая так жестоко?!
Ты зарезал меня во сне!
За что это наказание?
Я всегда была честен с тобой,
Не ища выгоды и не кривляясь.
И если я и был мстительным,
То только для того,
Чтобы отомстить любовью за любовь.
Вот бы это был плохой сон!
И, проснувшись, у меня были бы вы рядом.
Но меня гложет страшный ужас, Боже мой!
Забыть невозможно!
Ты пустил кровь самому святому!
Ах, мое чудесное сокровище...!

Но я ненавижу тебя, враг,
И одновременно восхищаюсь тобой.
Ведь тебя любит та, которую я люблю больше всех.
Бесполезно бороться с близостью.
Только смерть может противостоять любви;
Но не бойся, я уйду с дороги!
Я, изгнанный вами двоими!
И за твое чудовищное предательство
Я вонзаю в тебя свой плач!
Не забывай мой охрипший голос!
Я знаю, ты меня слушаешь!
Я спрячу ваш позорный секрет,
Заставлю сгореть в моем собственном пламени;
Вы, молите, чтобы я уберегся
От безумия убежать от того, что кто-то любит!